Мэри освободили от работы на всю следующую неделю. Она не представляла, что ей делать и как жить. На каждом углу за беспросветной пеленой дождя ей мерещилась Сюзан.

Несмотря на безумную усталость, Мэри не могла заставить себя забраться по лестнице на второй этаж — в постель. Вместо этого она уселась на диван со стаканом вина. Скоро начнутся бесконечные звонки, соболезнования… Пока рановато.

Однако телефон тут же зазвонил. Она не хотела брать трубку — пускай общаются с автоответчиком. Пронзительные трели продолжались. Наконец Мэри не выдержала и сказала «алло». Ответа не было. Связь плохая, сплошные помехи. Следующее слово Мэри произнесла потому (и только она одна знала причину), что подобное уже случалось: кто-то позвонил, сбросил, а позже она догадалась.

— Сюзан?.. — спросила Мэри. В трубке послышалось фомкое шуршание. — Сюзан, иди домой! — крикнула Мэри, считая, что так и положено говорить матерям.

На другом конце раздался щелчок. Положили трубку.

В воскресенье вечером только Фулбрайты и Уиллоу почтили присутствием поминки Сюзан. Шел невероятно сильный дождь, и большинство людей, поставив под протекающий потолок ведра и тазы, не решились покинуть дома. Из-за вскрытия и травмы хоронить решили в закрытом гробу. Несмотря на это, Мэри дала голубое платье с высоким воротом, и Сюзан одели. Ночь была спокойной. Тишину нарушал только шум дождя.

На похороны пришло еще меньше народу. Дэнни Уиллоу вызвали на аварию рядом со старой железной дорогой на Мэйфлауэр-стрит, поэтому на вершину холма приехали только Фулбрайты. Вырытая могила достигла всего лишь четыре фута в глубину. Кирка могильщиков, используемая для разрыхления земли, то и дело вгрызалась в шестидюймовые слои льда. Почти весь снег на холме растаял. Водостоки в долине были засорены, отдельные вагончики стояли брошенными на затопленных рельсах. По всему городу раздавался гул аквапланирования. [6]

Отец Александр служил на кладбище похоронную панихиду: «Прах к праху, земля к земле. Покойся с миром…»

Придя вечером домой, Лиз и Мэри сели за кухонный стол. Когда-то здесь жили четыре человека. Теперь осталось двое. Им столько нужно было сказать друг другу, плотное облако невыраженных слов и эмоций (таких, как некогда царившие здесь любовь и радость) нависло над ними. У Лиз от недосыпания в уголке глаза собрался маленький желтый комочек. Протянув руку, Мэри осторожно вытащила его — должно быть, ожидая, что дочь станет сопротивляться. Но она спокойно сидела, не двигаясь и не говоря ни слова.

Вечером во вторник Сюзан Мэрли открыла глаза.

Она оказалась запертой где-то под землей, в темноте — словно в подвале, в котором когда-то жила. Было так тесно, что она с трудом могла пошевелить руками. Сверху слышалось легкое постукивание. Лишь только она подняла крышку над головой, как на нее обрушился поток воды и грязи, моментально заполнивший пространство. Сюзан поплыла через него наружу — не делая глубоких вдохов, не задерживая дыхания.

Выбравшись, девушка огляделась. Она стояла на вершине Ирокезского холма, среди надгробных камней, на одном из которых было выбито ее собственное имя. Ноги утопали в слякоти. Странное ощущение на шее, внутренней стороне бедер и локтей. Словно кровь… только темнее. Пульса нет. Она дотронулась до груди: холодная, как дождь.

С холма открывался вид на весь город. В долине внизу горели огни, и она могла рассмотреть каждого человека — в любом доме, квартире или трейлере. Кто-то занимался любовью, кто-то спал. Работники больницы и ночные патрульные пили черный кофе перед тем, как отправиться на смену. Некоторые не ложились, боясь того, что поджидало их во сне.

Спустившись вниз, Сюзан отправилась домой. В ясную ночь можно было бы разглядеть мрачный силуэт, приближающийся к городу. Жером Донэлли, таскавший шоколадные батончики из супермаркета, или Эмити Йоргенсон, сидевшая на улице рядом с трейлером сестры в раздумьях над бесконечным ливнем, — кто-нибудь обязательно увидел бы сутулую фигуру Сюзан и горящие в темноте, как у кошки, глаза. Дети лишь сердцем чувствовали, что она идет к ним.

Это случилось на шестой день дождя. Джорджия работала в парикмахерской, обслуживая Чака Брэнна. Он всегда заказывал «сухую» стрижку (не нужно было переплачивать) и ходил только к ней: мол, от Джорджии приятно пахло мускусом. Неожиданно в ее тело словно нож вонзился, опускаясь все ниже и в конце закрутившись между ног. Она уронила электробритву. Тихо жужжа, включенный станок задрожал на холодном кафельном полу.

Сидя в кабинете, Пол брился, держа перед собой маленькое зеркальце. Он почувствовал ее.Внутри. Чуть не выкрикнул имя. Он знал, это была именно она… боясь увидеть ее лицо, Пол отшвырнул зеркало и выбежал на улицу, под дождь.

Бобби не понимал, что творится, но чувствовал беспокойство. Он вышел во двор, чтобы дождь смыл неприятное ощущение. Бесполезно. Вернувшись в дом, парень застал в темной кухне Маргарет.

— Привет, куколка, — прошептал Бобби.

— Я, кажется, побаиваюсь дождя… — сказала она.

У нее потрескались губы, глаза утомленно прикрылись. Брат крепко обнял ее.

Мэри пила вино. Сидя с закрытыми глазами, она слышала шум, голоса… множество воспоминаний — разные события, среди которых были и хорошие, только памяти не удавалось их возродить. Она опрокинула стакан. Сладкое вино пролилось на стол, и ей захотелось плакать. Как глупо — это же просто лужа, которую достаточно протереть тряпкой. Но Мэри осталась на месте, наблюдая, как красные капли постукивают по полу, имитируя звук дождя. Она ничего не чувствовала, лишь пустоту. Укрывшись в холодной глубине страшного горя, она будто знала, что произойдет дальше.

Лиз пыталась заплакать. Она просматривала старый фотоальбом, заставляя себя испытывать хоть какие-нибудь эмоции: Сюзан в выходном платье, Сюзан с большими черными синяками, Сюзан, обозлившаяся на весь мир — сильнейший гнев, вылезший наружу, покрывший тело, словно формальдегид. Вдруг Лиз почувствовала сильный холод, который пронизывал изнутри, медленно пробираясь от конечностей к самому сердцу.

— Ты… — прошептал голос. И наступила тишина.

Показалось. Ничего не произошло. Следствие переживаний.

Остальные люди ощутили только нервную дрожь или грусть — эмоции, забытые к утру. Ночь горожане провели в тревожном сне.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Они возвращаются

ГЛАВА 20

Место, где кончается гравитация

О на спустилась с Ирокезского холма в долину. На полу в коридоре ее старого дома рассеялись кровавые следы, образовав расширенную спираль. Дверь квартиры Розова была плотно закрыта, и прищурившийся голубой глаз смотрел на нее сквозь замочную скважину. Дыхание прерывалось. Девушка учуяла его страх. Медленно проведя ладонью вниз по двери, она почувствовала тепло, учащенное сердцебиение. Из его носа полилась кровь, и Розов отпрянул.

Она пошла вверх по ступеням.

Горожане были похожи на странные сложные песни, мотив каждой из которых она знала наизусть. В моменты одиночества, отчаяния и грусти люди думали о ней и, сами того не осознавая, звали ее.

Девушка встала босыми ногами на ковер. Платье терлось об исцарапанные бедра. По прямой, от шеи до промежности, кожу стягивали черные пластиковые швы, и она медленно, чтобы не порвать безжизненное тело, двинулась вперед. Пройдя по сигаретному пеплу, поднимавшемуся в воздух от ее шагов, она подошла к окну и посмотрела на фабрику. Сейчас там тихо, но это ненадолго. Она повернулась к зеркалам, где не увидела своего отражения. Только лица знакомых и чужих жителей Бедфорда. Пустые существа. Потерянные. Ничтожные. Они взирали на нее, плененные зазеркальем. Люди стучали, молили выпустить их на свободу. Она чувствовала грохот стекла, раздававшийся внутри нее.